фото: Борис Кремер

С женой Нателлой Тоидзе.

Почти у всех этих картин трудная судьба. Классик советского кино Юлий Райзман считал «Парад планет» творческим провалом, стыдил Абдрашитова и Миндадзе, который был автором сценария. В течение девяти месяцев фильм принимало начальство, требуя поправок.

Больше десяти лет Вадим Абдрашитов не снимает. Просто не может найти средств на свой сложный проект. Это расточительно со стороны государства, поддерживающего иной раз полную белиберду. В момент нашей встречи бурно обсуждался проект правительственного постановления относительно запрета фильмов, порочащих национальную культуру, создающих угрозу национальному единству и безопасности. Об этом нельзя было не спросить у Вадима Абдрашитова.

«Меня уволили с «Мосфильма» на три дня»

— Вы слышали, что хотят тестировать фильмы на предмет патриотизма? Не любишь Родину, с точки зрения чиновника, неправильно про нее снимаешь — не получишь прокатного удостоверения.

— А мой фильм «Остановился поезд» сделан с любовью к родине или нет?

— Если так подходить, то на все ваши фильмы можно навесить ярлык «Родину не любит». Вы выслушивали такие упреки?

— Конечно. Только это иначе называлось: антисоветская картина. Но означало то же самое: Родину не любишь, Советский Союз. «Остановился поезд» положили на полку, правда, на два месяца. «Охоту на лис» тоже назвали антисоветской да еще и антинародной картиной. К сожалению, все в нашей жизни повторяется, но не по спирали, а по замкнутой траектории.

 — Неужели прямо так в лоб и говорили: ты снял антисоветский фильм?

— Не только говорили, но и в документах писали.

— Если картина оказывалась на полке, вам предлагалось ее доработать?

— Если, по мнению начальства, были возможности сделать поправки. Что-то можно было внести для вида. Но те, которые ломали бы картину, я не делал никогда. После «Охоты на лис» меня уволили с «Мосфильма», правда, на три дня. Такая драма была! Но, по сравнению с другими судьбами, это ерунда. Я в течение девяти месяцев сдавал «Парад планет». Начальство применило тогда испытанную систему: не руками чиновников давить картину, а товарищей по цеху. Ничего криминального в «Параде планет» я не видел, хотя понимал, почему фильм бесит начальство. Поправок не делал, поэтому и собрали большой худсовет с участием уважаемых режиссеров. Они размазали картину, топтали ее с чудовищной агрессией. Хотя были люди, которые вели себя достойно: Сергей Бондарчук, Игорь Таланкин, Марлен Хуциев. У каждой картины были свои сложности, но я относился к ним как к этапу работы. Есть съемка, монтаж, а это сдача. Я же понимал недоумение власти, которая получила «Остановился поезд». Она дает деньги, а делается картина как бы против нее. Иногда фильм сдавался в течение нескольких месяцев. Шоу из этого я не устраивал, интервью «вражеским голосам» не давал. Верил, что так или иначе картину удастся сохранить. В общем, все они вырулили в том виде, в каком были сделаны. Единственный шрам — на «Охоте на лис».

— Было такое, что, получив признание на международном фестивале, вы возвращались домой и ничего, кроме хулы, не получали?

— Дело не в зарубежных успехах. Авторитет не работал никогда. Казалось бы, картина успешна, но начинается следующий проект, ты приходишь к начальству, и все начинается с нуля, как будто появился незнакомый человек.

— А сегодня чувствуете себя недобитым интеллигентом?

— Навряд ли. Я снимал картины, которые хотел, а те, которые не хотел, — не делал. С недавних пор внедрилось выражение «креативный класс». Наверное, определенным силам во власти неудобно оперировать словом «интеллигенция». Не скажешь же, что интеллигенция плохо себя ведет. А тут «креативный класс». Как удобно! Общее сумеречное состояние по отношению к нему существует. Он мешает бесконечными вопросами: «Почему мы так живем, когда у соседей все по-другому?», «Кто виноват?». А наверху все это не нужно.

— Когда-то вы поступили во ВГИК, бросив завод, ответственную должность. Невозможно сегодня такое представить.

— Думаю, что и сегодня это возможно. Человек, достигнув определенного возраста, вдруг понимает, что существует другой способ самореализации. Все заметные фигуры приходили в кино с жизненным опытом. Элем Климов был авиаинженером, Глеб Панфилов — инженером-химиком. Андрей Кончаловский имел консерваторское образование. Наш курс из 22 человек набирал Михаил Ромм. И только двое пришли туда после школы. Я поступил в 25 лет, будучи начальником большого цеха московского завода электровакуумных приборов. Мне казалось, что я буду во ВГИКе самым старым дядькой, а оказался средним по возрасту. А сейчас ВГИК катастрофически помолодел. Происходит насильственная инфантилизация. По нынешним законам нужно платить за второе образование. А это немалые деньги. Огромное количество людей, которые могли бы поступить во ВГИК, обходят его. На протяжении многих лет мы пишем письма президенту, в министерства финансов и культуры, в Госдуму. Просим об одном: разрешить людям с высшим образованием поступать на общих основаниях на две смыслообразующие специальности — режиссуру и драматургию. Что может 17-летняя девочка, поступившая на режиссерский факультет, рассказать зрителю? Везде отвечают: да! А дальше — тишина.

— Вас атакуют накануне набора курса: посмотри моего мальчика?

— Просят иногда коллеги обратить на кого-то внимание. Но мы и без этого скрупулезно изучаем каждого человека. Сейчас ситуация не такая, что можно выбирать лучшего из лучших. Общекультурной информации у ребят мало. С ними не поговоришь серьезно об авангардизме Лермонтова в романе «Герой нашего времени». Это очень молодые люди. Когда парень приходит после армии, у него армейские впечатления, которые могут стать для него каким-то материалом. Разница между человеком в 17 лет и в 22 принципиальна. Если бы мне сказали, что во ВГИКе будет такое засилье девиц, я бы не поверил. Студенты-режиссеры делают этюды, отрывки, чтобы иметь навыки работы с актерами. Вот и брали раньше на курс пару девиц, чтобы были исполнительницы женских ролей. Конечно, их отбирали, и из них иногда получались режиссеры. Великий Вадим Юсов в свою последнюю операторскую мастерскую набрал одних девочек. Я его спросил: «Что это такое?». А он ответил, что они лучше. И был прав. Девочки всегда старше ребят. Они сообразительней, сметливей, больше работают. Наш брат художник в штанах на полном серьезе может сказать, что у него кризис. А эти пашут.

Кадр из фильма «Магнитные бури»: Виктория Толстоганова и Максим Аверин.

«Если бы умел рисовать или петь, то вряд ли занимался бы кино: слишком велика зависимость от государства»

— Не могу смириться с тем, что такие режиссеры, как вы, молчат, а в кино ринулась мелкота. Может, не надо проявлять максимализм, замахиваться на глобальные проекты, а взяться за скромные дела?

— Пытаюсь делать свое дело. Не маленькое, не большое, а то, которое нравится и которому так или иначе предназначен.

— Все-таки вы бескомпромиссный человек. В наш меркантильный мир с этим трудно вписаться.

— О чем вы говорите? Какая бескомпромиссность? Съемки — это всегда выбор. Ты имел в голове какую-то идеальную картину с божественной музыкой, фантастическими оператором и актерами, бесконечным количеством денег. Но приезжаешь на площадку и понимаешь, что все работает против замысла, потому что все реально, а не идеально. В лучшем случае оптимально. Начинаешь думать, на какой компромисс пойти, а на какой нет. По сценарию, в массовке тысяча человек, а тебе приводят шестьсот. И ты соображаешь: отменить съемку или нет. В режиссерском сценарии написано: «Яркий солнечный день». А сегодня дождь. Можно эту сцену снять так, чтобы дождь работал на картину? И в жизни то же самое. Есть компромиссы, которые опрокидывают идею. А есть такие, с которыми считаешься, потому что это противодействие жизни.

— Вас жена не попрекала, когда вы долго не работали?

— Это же дело творческое. Моя жена Нателла Тоидзе, которую вы прекрасно знаете, — абсолютно творческий человек. (Живописец Нателла Тоидзе — академик Российской академии художеств, из известного рода художников, ее дед, Моисей Тоидзе, — ученик Репина, отец, Георгий Тоидзе, — известный скульптор и график. — С.Х.) Она прекрасно понимает, как устроено кино. Хотя существует принципиальная разница в нашей работе. Нателла вынашивает некое решение, идею, а потом ей остается только купить холст, подрамник и краски, чтобы ее реализовать. Если бы умел рисовать или петь, я вряд ли занимался бы кино: слишком велика зависимость от государства.

— Будете отмечать юбилей?

— Только с детьми и внуками. А что, собственно, отмечать? Большой творческий вечер уже был. Я и интервью не хотел давать, потому что разговор с режиссером, который не снимает, но рассуждает о кинематографе, рождает вопросы. Когда человек снимает — другой фокус прислушивания к тому, что он говорит.

— Но вы столько сделали, что можно и…

— Не снимать?

— …Имеете право говорить не снимая. И к вам прислушаются.

— Но дело не в этом, а в том, что дальше-то будет происходить в кино и жизни? Это не совсем понятно.

— Сразу бы деньги нашлись, если бы вы решили снимать патриотическое кино.

— Прийти и сказать, что очень хочется сделать фильм про честного чекиста?

— Можно же обмануть: написать одно, а сделать другое.

— Этим в основном и занимаются люди. Вообще, на мой взгляд, существует кризис художественной идеи, причем не только в кино и не только в России. Но падение не может быть бесконечным. Кинематограф начинался как балаган. Потом он, как романтичный юноша, стал задумываться о смысле жизни, появилось киноискусство. Но сейчас, судя по всему, опять вернулся на ярмарку, к развлечению как таковому. Поскольку этот круг замыкается, будет какой-то новый. Надо понимать логику процесса и не забывать о подготовке специалистов, режиссеров, художников, зная, что в любой момент этот потенциал понадобится.

— А ваши дети пошли вашим путем?

— Сын Олег пошел по моей первой специальности, закончил Физтех, что и я. А дочка Нана — художник, талантливый график. Это у нее от деда. Она уже известный сценограф, много работает в театре: в Омске, Риге, Новосибирске, Петербурге. Скоро у нее премьера в «Современнике» с режиссером Кириллом Вытоптовым. Они уже сделали там спектакль «ГенАцид» — и очень любопытный, «В ожидании Годо» в «Мастерской». Когда дети росли, мы с женой делали все, чтобы представить им полную палитру жизни: общение с людьми, моими друзьями-физиками, художниками, писателями. На съемки дети приезжали. И в мастерской у Нателлы работали. Мы хотели, чтобы они сами сделали свой выбор. К моему юбилею все съехались в Москву. Так что мы его всей семьей и отметим.