Ольга Славникова на пресс-конференции премии «Дебют». С Дмитрием Веденяпиным (слева) и Павлом Санаевым (справа). Фотография из личного архива

Астрологический прогноз

Мне было любопытно: влиянию каких астрологических сил подвержена эта талантливая особа Славникова. Рожденная 23 октября в Свердловске, в семье инженеров, она оказалась под магнетизмом Плутона и его знака Скорпиона. Могучая воля этого астрологического влияния наполнила будущую писательницу интенсивностью желаний: и чувственных, и вдохновенно-деятельных.

Рожденные под этим знаком подчиняются внутреннему порыву: «Я желаю». Ольга Славникова умеет удачно воплощать свои желания и замыслы.

После недавнего награждения лауреатов премии «Дебют» я пригласила ее в «МК». И не узнала, так ее преобразили одежды: немыслимое роскошество куртки, низко опущенные поля шляпки, перчатки по локоть… Чего только не повелеет планетарный управитель Скорпиона Плутон и его сопроводитель Марс!

Любимые дебютанты

— Ольга Александровна, 15 лет вашей заботой окружено племя младое русской литературы. Кого из нынешних успешных писателей впервые заметил «Дебют»? Я знаю только двух ваших лауреатов — Сергея Шаргунова, ныне отмеченного итальянской премией, и талантливого критика Валерию Пустовую.

— Да, наши лауреата уже возмужали, и мы решили вводить их в жюри. В этом году в жюри была Ярослава Пулинович, драматург из Екатеринбурга. Она теперь стала очень успешной. Я высоко ценю роман Игоря Савельева из Уфы «Терешкова летит на Марс».

— Фантастика?

— Нет. Там не Терешкова — героиня, а ее слова из юбилейного интервью, где космонавтка призналась, что до сих пор мечтает полететь на Марс. А в романе живут люди без мечты, без дальнего прицела. Мечту заменила успешность. Цель героя — приобрести атрибуты успешности: деньги, машины, хорошую зарплату… Всё кончается падением самолета. Лётная компания желала стать успешной, рекламировала свою безопасность, а сама покупала очень старенькие самолеты, из которых просто гайки сыпались.

— Свобода без границ и без контроля ведёт к катастрофам и к провалу. Идея «Дебюта» прекрасна. Вы снова воскрешаете литературную жизнь провинции. История тому свидетель: гении рождается не только в Москве и Петербурге.

— Думаю, большинство великих рождается в провинции. В этом году в номинации «Крупная проза» победил Максим Матковский из Киева с романом «Попугай в медвежьей берлоге». В прошлом году мы читали его рассказы. Теперь он сделал решительный шаг вверх. Если его способность к развитию укоренится, то мы обретем крупного писателя.

И еще один интересный автор из Северодвинска — Михаил (Моше) Шанин. Свой еврейский псевдоним он заключил в скобки. По духу он абсолютно поморский мужик. Поразительно, два цикла его рассказов о русском севере, о маленьком городке и деревне, с их традициями, свадьбами, песнями, легендами, типажами — превосходны. Всё узнаваемо. Эти рассказы в духе Шукшина. Михаил стал лауреатом. Возлагаю на него большие надежды. Деревенская жизнь снова оказалась востребованной. У Шанина в рассказе кипят просто шекспировские страсти.

— Ольга, а не слишком ли велик приз лауреатам «Дебюта» — миллион каждому? Зачем такая щедрость?

— Фонд «Поколение» из чисто практических соображений повысил призы. Андрей Скоч сказал: «…чтобы автор смог внести первый взнос за свою квартиру». Пишущий нуждается в собственном кабинете, где он будет писать.

В ней бурлит уральская природа

— Жилищная неустроенность мне знакома — всю жизнь езжу из Жуковского в Москву: то в институт, то в аспирантуру и 46 лет — в «МК».

— Меня эта проблема мучила долго. Свой первый роман «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки» я писала на кухне ночью.

— Я вам завидую. Когда-то мы, две студентки-филологини, и профессор-технарь приехали в Свердловск инструкторами по туризму. Водили местную молодежь по уральской экзотике.

— Побывали на Чусовой?

— К сожалению, тогда не пришлось. В нашем маршруте значились окрестности Свердловска, река Сылва, а потом Кунгурская пещера, Березовская золотая шахта… Но много лет спустя я увлекла своего мужа рвануть к Чусовой. Рюкзаки набили всем необходимым, взяли акварельные краски и кисти, бумагу и прибыли в Слободу. Добрая женщина не отказала в приюте — пожить неделю в ее избе на высоком берегу Чусовой. Чусовая в этом месте еще мелководная, но и более живописная: упруго из вечности светятся изломы белых камней. Старинный храм, отражаясь в воде, кажется свечой, устремленной к небу. Теперь перед глазами висит полотно моего Володи, а там Чусовая с храмом на берегу. На полке — причудливый образец белого мрамора, обработанный течением реки.

— Когда я была школьницей, у нас процветало повальное увлечением коллекционированием минералов. Наша классная руководительница, заядлый коллекционер, всех нас зажгла. Над нами шефствовал шарикоподшипниковый завод. На их автобусе мы каждый выходной отправлялись в экзотические места. Одно из них меня захватило — Малышевское изумрудное месторождение. У шахты — большие технические отвалы. И чего только мы там не находили! Я нашла очень крупный берил размером с аптечную бутылочку, но он не ювелирный. У меня тоже со временем накопилась неплохая коллекция. Но, уезжая в Москву, я всё раздарила. Сюда привезла лишь несколько декоративных вещей. Коллекционеры ценят самое редкое, а оно как раз некрасивое.

Меня особенно влекут камни с изъяном, с зазубринами. У меня имелся аметист, где один кристалл поглотил другой, и можно через крупный кристалл разглядеть проросший в нем подросток. Наша дача находилась на краю Мурзинского месторождения самоцветов. И в старых «закопушках» можно было за час целый мешочек аметистовых щёток набрать.

— Влюбленная в камни девушка почему-то в геологический не пошла?

— У меня было столько желаний: и в геологический, и в медицинский… Но оказалась на факультете журналистики. Я одного не хотела — идти преподавать в школу. Не представляю, как это можно справляться с классом детей. Я, наверно, просто ввела бы телесные наказания.

С художницей и поэтом Кристиной Зейтуня. Фотография из личного архива

— А я сама рядом с ними впадала в их возраст. Водила в походы, ставила пьесы, издавала наш журнал, увлекала стихами… И от журнализма не ушла.

— Меня привлекала журналистика надеждой — там учили писать. А вот лекции меня увлекали только на философском факультете.

— Словотворная искра в человеке проклёвывается очень рано.

— А мои школьные сочинения ставили всех в тупик. Мне часто писали в конце: «Не раскрыта тема».

— Воображение уводило вас совсем в иные пределы?

— Ну, конечно. Теперь-то я осознаю: мои сомнения по сути были первыми рассказами ребенка. А в старших классах к нам пришла Ада Борисовна и грамотно разделила: что писать для аттестата, а что для себя.

— А мне такое наставление кажется вредным: рационализм в писательском опыте ужасен. Всё непредсказуемое в ваших романах выявляется, когда вы вдруг погружаетесь в неуправляемую психологическую глубину, там вы становитесь творцом, интересным и для чужого сердца и ума. Именно в такие мгновения и начинает работает наше тайное и необъяснимое существо, вдруг посетившее нас.

— А может быть, это нечто вне нас!

— А это еще точнее.

— Действительно, когда происходит соединение нас с чем-то неосознанным и всесильным, тогда текст идет сам. Вся остальная работа автора — это причёсывание, выстраивание целого. А лучшие куски пишутся мгновенно. Когда начинаю писать повесть или роман, то еще не знаю, чем это закончится. Что-то видится в общих чертах. А заканчивается по-другому. Иногда один герой поглощает другого.

— Как аметистовый кристалл.

— Да, рождается где-то на периферии некто и полностью поглощает первого, и вычеркиваешь целые главы.

— В «Лёгкой голове» ваш психологизм заходит очень глубоко, особенно в последних главах, когда вы отказываетесь от желания сравнивать что-то с чем-то — для большей выразительности. И погружаетесь в абсолютно неуправляемое намерение героя — направить пистолет в свой рот и завершить жизнь. Значимые глаголы, точные слова озвучивают агонизирующее сознание.

Тут я, читатель, становлюсь участником трагедии, терзаюсь вместе с вашим героем. Такой текст меня обжигает. Именно потому, что вы сами в этот миг впадали в безысходную тоску. И ваш слог вдруг стал свободным от всяких сравнений, красивостей, засоряющих естественность чувствований и размышлений. Ольга, а вы сами держали в руках пистолет?

— Да, конечно.

— Где?

— Дома держала. Ведь это же было в 90-е годы.

— Но в самые опасные годы я не видела вблизи оружия никогда…

— Господь с вами. Эти стволы продавали чуть ли не на развес. Мужчины мои покупали. И меня учили. Жить было небезопасно. Это было еще в Екатеринбурге.

— И вы научились стрелять?

— Ну, научили. А что страшного в оружии? Такой же механизм, как тостер или чайник. Оружием надо владеть. Но не надо убивать.

— Но когда оно рядом, может появиться соблазн направить на кого-то или на себя.

— Если человек решил покончить с собой, способ отыщется. Но только пусть разум поймёт и осознает состояние всех, а не только свое. Я с категорическим неприятием отношусь к самоубийству, потому что это необратимо. А самое страшное, когда тебя спасли, и ты остался на всю жизнь калекой. Вот это самой большой облом. Более того — самой большой грех человека!

Бывают минуты тяжелейшие. Их очень трудно пережить. Но ведь всё проходит. Надо найти силы всё пережить. Передержать в себе. Успокоиться. Правда, иногда успокоиться нельзя. Наши эмоции иногда нам не подвластны, они захватывают нас волной. Но ведь волна пройдет. Уйдет.

— Уляжется стихия!

— Надо что-то пропускать через себя, держать удар. У меня, признаюсь, никогда не было такого порыва ни при каких обстоятельствах.

Существует нечто необъяснимое

— Ольга Александровна, в своих книгах вы вспоминаете о Боге и пишете это слово с большой буквы. Хорошо, что уважаете чувства верующих читателей. У вас, вероятно, есть душевное движение к необъяснимому, непонятному, что нам недоступно осознать?

— Я думаю и знаю: существует нечто. Без помощи этого Нечто ни один человек не написал бы ни одной книги. Это нельзя доказать. Но свидетельствую: невозможно писать изнутри только своей человеческой природы. Должна быть какая-то помощь. Если ты ее ощущаешь, то вдруг обнаруживаешь: ты стал сильнее своей человеческой сущности.

— Вроде бы подключается чужое сознание.

— Я бы не назвала это сознанием, это какая-то сила. Ты становишься намного сильнее. А вообще настоящая вера — это такой же талант, как и писательский. Не могу сказать: я верю, я — верующая… По-моему, это всё равно, что признаться: я гений. Это чувство дается свыше. Ностальгирующие люди, близкие к вере, всегда просят Бога о вере. Просят как о даре. А самое страшное — это богооставленность, когда ты не чувствуешь эту связь с Богом. А если Бог с тобой, ты не боишься земной жизни, потому что понимаешь: есть нечто более важное. Как ни странно, состояние писателя и состояние верующего во многом близки, типологически близки.

Дела семейные

— Ольга Александровна, ваша фамилия звучит комплиментом — Славникова. Надеюсь, она не псевдоним?

— Это фамилия моего третьего мужа Игоря. Когда мы развелись, я ее оставила, потому что со мной остался наш сын Глеб Славников.

— Вижу по фотографии, что Глеб Игоревич — уже взрослый мужчина.

— Да, но никак он не женится. Считает: еще рано. Мол, после 40 подумает об этом. Видно, внуков я так не дождусь.

— А может Глеб обеспечить жизнь семьи?

— Да. На том уровне, на каком, собственно говоря, мы все жили. Он работает во Внукове, экономист по образованию. Зарабатывает средне, как и многие молодые люди. Конечно, на длинные выходные он, может быть, девушку не повезёт на заграничный курорт. Характер у него слишком жёсткий, как у меня. Видно, девушки не выдерживают подобной жёсткости. Упрямый вырос мужик. Он твердо знает, что правильно. И на этом настаивает. Не всем это нравится.

— Но, безусловно, ему нравится, как молодо выглядит мама.

— Он не перестает этому удивляться. Когда мы где-то бываем вместе, нас чаще принимают за пару, а не за маму с сыном. Глеб немножко стесняется представлять мне своих девушек. Они начинают задавать ему вопросы… А это все-таки сложные психологические материи. Живет он отдельно, квартира у него есть. А семья, увы, никак не создается. К его упрямому характеру девушке придется приспособиться.

Всегда ли стиль подчиняется моде

— Года два спустя после вручения вам лавров победителя «Русского Букера» вы стали появляться на торжествах в ярких и пышных нарядах. Цветущая гортензия! Ваши платья дышали и взывали: полюбуйтесь! И ожидали восклицаний. А мне вспомнилось признание нашей кинозвезды Клары Лучко: «Платье не должно кричать о себе, заслонять личность. Платье должно преподносить меня».

В последнее время замечаю — стиль Славниковой переменился: платья подчеркивают вашу легкость, изящество. Те пышные наряды 2000 годов — это стиль ваших кутюрье?

— Ну, во-первых, изменились модные тренды.

— Оля, попробуем обойтись без трендов…

— Хорошо. Изменилась мода, но не всякая мода всем идет. Действительно, что-то очень навороченное не для меня.

— Вы попробовали и отказались…

— Да! Мы с вами маленькие женщины.

— Ну что вы, мои 150 сантиметров проигрывают рядом с вашими.

— Во мне всего 156.

— Да и каблуки мощной выделки и гофрированные подошвы вас возносят. Вы становитесь стройнее и выше.

— Стараюсь себя приподнять. А мода сейчас меняет свой дух: в ней исчезли ультимативные требования: «В этом сезоне носят это…» Мне это интересно.

— Еще хочется играть?

— Интересно играть. К сегодняшнему минимализму я пришла действительно недавно. Чему-то человек в жизни учится. Видишь иногда прелестное созданье, одетое нелепо. Еще не умеет осознать себя, вырастить свою независимость. Я человек увлекающийся, мне интересно всё попробовать.

— Это признание открывает иную сторону вашей личности. Глазом любознательным разглядываю ваши уникальные перстни. Они не только очаровывают, они рассказывают о себе и о вас. Какой камень занимает ваше воображение?

— Я мечтаю о хорошем изумруде. Очень люблю изумруды, их глубину, их сложность. Даже то, что изумруд очень редко бывает чистым. Всегда в нем присутствуют какие-то включения: или трещины, или другие дефекты, делающие камень индивидуальным. А если он особенно чист, значит, он искусственный. Сейчас в ходу обработанные камни. В их щели, неровности закачивают ювелирное стекло, иногда этот наполнитель составляет процентов 60 в сияющем камне, а в перстне он чистый, яркий…

Личное мнение

— Видите ли вы сны?

— Да, регулярно, часто. Цветные — почти каждый день.

— И с сюжетом?

— Очень трудно вспомнить сюжет сна, когда ты просыпаешься. Как след дыхания на стекле, он испаряется. Какая-то тональность, реплики, может быть, будут слышны. Недавно приснился сюжет рассказа, обязательно напишу, как закончу нынешнюю книгу.

— Вы позволяете себе вдруг стать озорницей?

— Мне лишь иногда случалось вдруг ею не стать. (Смеется.)

— Признак молодости — желание цвести.

— Честно говоря, иногда хочется пошутить, но я в своем возрасте начинаю бояться последствий. Иногда не знаешь, чем закончится. Молодыми, когда мы были полностью без башни, то шутили интересно. Выходили компанией и возбуждались: «Что бы такое нехорошее сделать?» Сейчас-то я понимаю: иная шутка может закончиться плохо: падением, переломом, разбитием стёкол. 1 апреля всех с удовольствием разыгрываю. Придумываю что-то новое.

— На вас воздействует гипноз?

— Нет, абсолютно. Пробовали, не получилось.

— Что может внезапно переменить ваше настроение?

— Ну, звонок от детей с какой-нибудь проблемой. У нас с Виталием Пухановым, известным поэтом и моим мужем, на двоих трое. Все уже взрослые. Знаете, как говорят: «Маленькие детки — маленькие бедки. Большие детки — большие бедки». А поскольку они все за рулем, то всё время жду, вдруг кто-то из них тревожно позвонит.

— Не надо ждать этого. Вы своим магнитом и сквозь стены воздействуете на них.

— Когда звенит звонок в неурочное время, например, ночью, первая мысль: ага, сломалась машина… Иногда и такое случается.

— Чем вас радуют дети?

— Ангелина очень хорошо учится, у нее инстинкт — быть первой.

— Похожа на маму.

— Либо самой первой, либо в первом ряду. Очень активно учится в РГГУ. Ей хочется быть на пределе возможного. Поэтому в сессию загоняет себя до полной отключки. Я была такая же.

— А дома можете себе позволить непредсказуемые причуды?

— А-а, вот до-о-ма не-ет. Муж строгий, тоталитарный. И он причуд дома не разрешает. Я могу позволить причуды с подругами в кафе, сама по себе. А дома — хожу по одной половишке, причем строевым шагом.

— Когда я вас с Виталием вижу вместе, то мне представляется, что вы верховодите, вы управляете…

— Ну, ко-о-нечно, ну, конечно…. (С иронией и улыбкой.) Нет, у него абсолютно тоталитарный режим.

Фотография из личного архива

— Где он работает?

— Мы вдвоем тянем «Дебют»: я директор, он ответственный секретарь. На самом деле мы всё время вместе. Нам платят зарплату.

— У вас бывают соперницы, или вы всегда шли победно и об их чувствах не знаете?

— Соперницы… Об этом не думаю. А вот соперники обеих полов — тут речь идет о соревновании во многих областях.

— Я не о творческих соперниках допытываюсь.

— О женских? Да вы знаете: ни разу не было случая.

— Вы счастливая женщина.

В Китае ее узнают на улице

— Чувствую по всему, у вас зреет новый роман.

— Надеюсь в начале весны сдать «Новому миру» повесть «Прыжок в длину» про спортсмена. И в конце года сдам в «Знамя» роман с рабочим названием «Уступи место». Я сейчас уже никуда не тороплюсь, уже не интересуюсь премиальностью. Меня это волновало лет пять назад. Раньше премия была шагом к вожделенной квартире. Сейчас всё в порядке: фонд «Поколение» решил мою жилищную проблему. А раньше в премиях меня интересовали только деньги.

— Сейчас в писательской среде особый интерес вызывает перевод книги на иностранный язык. Где перевели ваши романы?

— В основном переводят «2017» и «Лёгкую голову». Сейчас вроде бы в Англии готовится контракт, она недавно вышла в Италии и в Польше. В Китае вышел роман «2017». За него я получила там премию — «За лучший перевод года». Но зарубежный успех иллюзорен. Там очень небольшие тиражи. Большинство издательств предпочитает печатать англоязычные романы.

Во Франции в крупном издательства «Галимар» должна скоро выйти моя книга. Но чтобы меня узнавали на улице в Париже или в Лондоне — этого нет. А в Китае ко мне подошли студенты — я там довольно часто бывала, много выступала — и они на английском сказали мне: «Мы узнали вас. Вы русская писательница Ольга Славникова». Они видели меня в каком-то телевизионном сюжете. Там, в Китае, опубликованы на китайском две мои книги.

Я сказала Ольге Славниковой о том, что ее книги в Москве оформляются слишком пёстро, и услышала:

— Мне очень понравилась шведская обложка романа «2017» — очень лаконичная и приятная. Итальянская обложка «Лёгкой головы» — хорошая. Я без претензий к московскому издательству. Прекрасно понимаю: издательство делает обложку, не только исходя из соображений эстетики, а из соображений продаж. Ну и ради бога.