— Кaк прoвoдитe дни нa кaрaнтинe?

— Сижу нa сaмoизoляции дoмa с жeнoй. Нe oбщaюсь ни с кeм, никудa нe выxoжу. Зaкaзывaю прoдукты нa дoм. Пoявилoсь нaкoнeц врeмя нa чтeниe. У мeня зaвaлялaсь кучa пьeс, кoтoрыe я oбeщaл дрaмaтургaм пoсмoтрeть. Кoнeчнo, oчeнь жaль, чтo у мoиx студeнтoв в ГИТИСe пeрeнoсится сeссия. Нeпoнятнo, чтo будeт с иx диплoмным спeктaклeм «У вoйны нe жeнскoe лицo», кoтoрый я дeлaл. Пoтoм я дoлжeн был нaбирaть зaoчный курс нa эстрaднoм фaкультeтe. Этo, видимo, тoжe сдвинeтся.

— Кoгдa вы изoлирoвaлись?

— 27 мaртa, в Дeнь тeaтрa, мы сдaли спeктaкль «Дaмскoe счaстьe». Сыгрaли eгo для Aлeксaндрa Aнaтoльeвичa и рaзoшлись пo дoмaм дo 14 aпрeля. Пoскoльку мнe бoльшe 65 лeт, я пoлучил спeциaльную бумaгу, чтoбы xoдить нa рeпeтиции. Вплoть дo выxoдa нa сцeну рeпeтирoвaл в мaскe. Нaм при вxoдe в тeaтр выдaвaли пo 2 штуки и прoсили чaщe прoтирaть руки.

— В мeдиa-прoстрaнствe oчeнь чувствуeтся пaникa вoкруг кoрoнaвирусa.

— У мeня пaники нeт. Я считaю, чтo нужнo сoблюдaть сaмoизoляцию. Чeстнo гoвoря, был пoтрясeн, кoгдa в выxoдныe люди пoшли нa шaшлыки. Oни, нaвeрнoe, думaют, чтo с ними этoгo нe прoизoйдeт. Я тoжe дo пoслeднeгo думaл, чтo дo Рoссии COVID-19 нe дoйдeт. Кaзaлoсь, всe этo дaлeкo. Кoгдa лeжaл в 67-й бoльницe с кaмнeм в пoчкax, видeл, кaк тaм пeрeпрoфилирoвaли крупнeйший в Eврoпe пeринaтaльный цeнтр, кoтoрый вот-вот должен был открыться. Я изнутри наблюдал, как готовились помещения, как врачей переводили на усиленное дежурство в ожидании карантина. Так вот у них паники тоже не было. Я считаю, что надо соблюдать все правила, тогда мы точно быстро с этим справимся.

— В середине февраля театральный мир всколыхнули слухи об уходе Александра Ширвиндта с поста художественного руководителя Театра сатиры. Позже сам он сказал, что конкретных действий не предпринимает, но мысли есть. Как считаете, насколько они правдивы?

— Мы тоже такое слышали и в один момент пошли непосредственно к Александру Анатольевичу выяснить это. Но поскольку у нас Театр сатиры, мы не можем просто так спросить. Пришли с Аленой Яковлевой, я практически встал перед ним на колени и взял его руку. Он сказал: «Ребят, я уже хочу на рыбалку. От вас всех отдохнуть. Давайте посоветуемся, как нам быть». А мы ему: «Вы же не хотите уйти предателем. Здесь столько ваших учеников. Один я 43 года проработал в театре». Поэтому уверен, эту ситуацию мы безболезненно разрулим.

Не хочется, чтобы начальство нам навязывало того, кого мы не знаем. Пусть это решится вместе с театром. Актер ведь беззащитен по своей природе — придет новый худрук и скажет, что мы ему не нужны. И как быть? У нас в театре нет группировок — там семейная атмосфера. Не хочется быть вторым доронинским МХАТом. Идти в суд против кого-то.

— Это крайность.

— Я по жизни созидатель, а не разрушитель. Никто из нас не будет объявлять кампанию против других. Да, у меня есть обиды, но это мои личные проблемы. Они не означают, что я стану собирать подписи против кого-то. Ты здесь просто не приживешься, если не будешь одной группы крови со всеми. Основа — Щукинское училище (Театральный институт имени Бориса Щукина. — И.Н.), то есть выпускники вахтанговской школы. У нас одно чувство юмора. Это очень здорово выручает в самых трудных ситуациях.

С Александром Ширвиндтом.

«Перед первым концертом мужчинам показали отрезанные головы наших солдат»

— Например, в Афганистане? Вы ведь ездили туда с группой театра в 1986 году?

— Да, нас было 11 человек. Мы приехали на 15 дней с довольно веселым репертуаром: Шукшин «Даешь сердце!», пани Моника из «Кабачка «13 стульев»» в исполнении Ольги Аросевой, рассказы Островского. Нас привезли в Кабул (столица Афганистана. — И.Н.) на военном самолете и поселили в полку связи полковника Буянова. С одной стороны — знаменитый дворец Хафизуллы Амина, который брали силами спецподразделения КГБ, а с другой — его кафе. Перед первым концертом мужчинам показали отрезанные головы наших солдат… Женщин не пустили. У нас их было только три: Ольга Аросева, Нина Корниенко и наш костюмер Лида Стасенкова. Во время одного концерта снаряд пролетел прямо над нашими головами и попал в склад боеприпасов. Иногда, пока мы играли на сцене, работали «грады». Мы дергались непроизвольно, а солдаты дико смеялись.

— Трудно, наверное, быстро привыкнуть к таким условиям.

— Нас еще обворовали в первый же день. Перед концертом зашел какой-то солдат, спросил утюжок. После мы возвращаемся в комнату и видим, что пропали вещи. Причем всякая мелочевка: конфеты, парфюм, мой бумажник. Я тихонько шепнул об этом командиру, и мы ушли на второй концерт. А после увидели весь взвод в трусах. В кабинете стоял этот мальчик с нашими вещами. Командир его ударил и сказал: «Артисты приехали для вас выступать, а ты их обворовываешь? Мне что, теперь на колени встать перед ними?» Я еще так стушевался, а он мне: «Ты понимаешь, что мне с ним в бой идти? Он мне в спину стрелять будет!». Не знаю, как его в итоге наказали.

— Вам давали какие-то инструкции?

— Нас быстро приучили правильно себя вести. Например, осматривать «пазики», на которых мы ехали по Кабулу. Дети постоянно прилепляли к машинам магнитные итальянские мины. Поэтому у нас вошло в привычку прислоняться к окнам во время остановок и осматривать корпус. Даже когда мы прилетели обратно в Ташкент, тут же прилипли к окнам. Гастроли закончились, а привычка осталась.

— Совсем страшно не было?

— Вообще. Хотя мы в бронежилетах на «бэтерах» ездили. «Бэтеры» — это бронетранспортеры на афганском сленге. Причем сверху, а не внутри, где были костюмы. Ребята предупредили — если туда граната попадет, то нас по стеночке размажет. А если мы сидим сверху и «бэтер» взорвется, то может просто отбросить. Звучит жутко, но мы ехали легко и радостно. Только Ольга Александровна Аросева сидела на командирском месте.

Потом мы отправились на военную базу в Баграме. За это время чего только ни было. И по «бэтеру» стреляли, когда мы меняли шину, и предателей меняли. Специально для нас даже дали концерт группы «Каскад». У них были самые правдивые песни про Афганистан. Конечно, их нельзя было легально ввозить в Союз, поэтому люди наматывали пленку на карандаши.

— Артисты нередко ездят в «горячие точки». Солдатам действительно это помогает?

— Абсолютно уверен в этом. Они были готовы закрыть нас телами. После концерта в Баграме, куда мы отправились после Кабула, ко мне подошел вольнонаемный и подарил свой новый спортивный костюм «Адидас» и кроссовки белые в коробке. Я говорю: «Ты что? Это ведь так дорого!» А он мне: «Возьми. Сегодня я жив, завтра — нет. А вы такую радость сегодня доставили». Я тут же отдал ему все свои рубашки из чемодана… Но знаешь, что самое страшное было?

— Ощущение смерти?

— Да… вот ты выступал перед людьми, а на следующий день тебе говорят: «Вчера был бой, и он погиб». Вот что страшно. Спустя месяц-полтора после гастролей к Ольге Александровне пришла женщина, жена одного из летчиков, который нас вез. Она принесла нашу совместную фотографию и его последнее письмо. Там было написано: «Сегодня везли актеров Театра сатиры. Смеются все время, рассказывают анекдоты. Видимо, не понимают, куда попали». Мы действительно не понимали, но остались живы. А его вертолет сбили.

Афганистан. На стрельбище с Ольгой Аросевой. 1986 год.

Интересно, как постепенно нагнеталось чувство опасности. Нас частенько спрашивали, куда мы летим дальше. А когда в ответ слышали «в Руху», тут же переставали разговаривать. Было ощущение, что мы летим в ад. Она вызывала у солдат какое-то оцепенение. Поэтому перед поездкой нам устроили стрельбы из «бэтеров», автоматов, пистолетов. Тогда же выскочил какой-то военный и стал ругаться. Но как только услышал, что мы завтра в Руху (село в Панджшерском ущелье. — И.Н.) едем, быстро заткнулся.

— Снова на БТР?

— Нет, на вертолете. Летим, смеемся. На всех надели парашюты и рядом поставили автоматы. Ольга Александровна не соглашалась надевать: «Миленький, ну что я там успею за 30 секунд сделать?» Опыт показывает, что все успеешь при попадании. Да и автоматы могут пригодиться. Поэтому нам стрельбы и устроили. Тогда же с вертолета я увидел кладбище военной техники. Это сваленные в кучу раскуроченные машины, которые уже не смогут воевать. Жуткое впечатление.

— Почему вы вообще туда поехали?

— Наверное, потому что не служил в армии. Я первый согласился ехать. Мне хотелось хотя бы чуть-чуть понять, что это такое. Только в Афганистане я почувствовал себя мужчиной.

«Думаю, я не буду больше снимать кино»

— Спустя много лет военная тема снова оказалась в вашей жизни. В 2016 году вышел фильм «Герой» с Димой Биланом, в котором вы были режиссером.

— Идея возникла случайно. Когда я показывал свой первый фильм «Продавец игрушек» в Русском доме в Париже, ко мне подошла женщина. «У нас на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа есть очень много любовных историй, где «она» умерла в Париже, а «он» был в белом движении». А потом добавила: «Мы хотим примириться с современной Россией». Я как раз был в актерской группе Маргариты Эскиной, которая выступала перед представителями 100 семей потомков первой волны эмиграции. Спустя время мы начали писать сценарий. Долго переписывали. Но не могли решить главное — кому играть? Конечно же, подумали про Даню Козловского.

— Главная звезда на 2015 год.

— Еще бы. Меня все отговаривали, но Даня оказался сыном моей однокурсницы. Поэтому мы очень тепло поговорили. Только занятость у него бешеная. А нам нужно было имя для питчинга. Это презентация кинопроектов в Минкульте и в Фонде кино. Их представители решают, дать деньги на проект или нет. С разрешения Дани мы вынесли имя в презентацию, хотя знали, что сниматься он не будет. Потом дочка нашего продюсера предложила Диму Билана. «Ну какой Билан?» — подумал я. А потом посмотрел все его клипы и в одном эпизоде увидел то самое лицо, которое искал. Мне показалось, что оно из того времени. Я очень люблю Даню, но в то время я понимал, как он сыграет. А как Дима это сделает — не понимал.

Потом выяснилось, что его прадед был в «Черной сотне» Николая II (крайне правая организация в России в 1905–1917 гг., выступавшая под лозунгами монархизма и антисемитизма. — И.Н.) А фильм-то как раз про генетическую память. Мне важно было показать, что «белые» не предатели. Среди них были разные люди. Мы можем спорить по разным причинам, но никогда не должны доводить до гражданской войны. Самое ужасное, когда русские убивают русских.

На съемках фильма «Герой» с Маратом Башаровым и Димой Биланом.

— Это первый опыт Димы в кино?

— Да, и мне хотелось, чтобы его бесчисленные поклонницы захотели узнать историю России через Диму Билана. Мне очень повезло с актерами: Света Иванова, Саша Балуев, Юля Пересильд, Марат Башаров, Александр Адабашьян, Саша Головин. Музыку написал Эдуард Артемьев. А его вообще нельзя купить ни за какие деньги. Я, кстати, в самом начале решил, что Дима у меня петь не будет. Но его голос все же звучит на титрах. Эдуард Артемьев написал прекрасную лирическую композицию для фильма, которую Дима иногда просто исполняет на своих концертах.

— Не было опасения, что он не потянет роль?

— Было, конечно. Я его буквально за ручку таскал и говорил, чтобы он слушался только меня. Но он работал с огромным удовольствием. В фильме есть эпизод, где Дима пишет письмо героине Светы Ивановой. А в момент съемок ему пришло настоящее письмо от дяди с историей прадеда, написанное каллиграфическим почерком и присланное «Почтой России». На Димку это произвело колоссальное впечатление. Там есть сцена ледяного похода, где он на лошади мечется. Когда мы сняли ее, Дима слез с лошади и пошел к кустам. Вижу — плачет. А потом говорит мне: «Я когда шашку выхватил, будто прадеда в себе почувствовал…»

Да, фильм провалился в прокате. Я знаю это. Но даже ради таких генетических прозрений, как у Димы, его стоило сделать.

— Есть идея нового фильма?

— Думаю, я не буду больше снимать кино. Хотя никогда не говори «никогда». Я искренне сделал все, что мог и хотел. Для меня важно было набить собственные шишки. Непросто чувствовать, что ты отвечаешь вообще за все. От правильного портсигара, пистолета, команды на расстрел до выстроенного кадра, денежных расчетов и верного времени проката. Это дикое напряжение.

— Вы актер, режиссер не только в театре, но и в кино, педагог, телеведущий. У вас даже театр свой был. Какова его судьба?

— Просто мне все интересно. После «Продавца игрушек» все говорили: «Давай, Юра, открывай театр». Вот открыл, набрал кредитов. Теперь в долгах. У меня же не 3 человека было, а балет, декорации огромные, роскошные костюмы, анимация. Плюс аренда зала — в какой-то момент она дошла до 300 000 за вечер, а у меня 12 спектаклей. Мы просуществовали только 5 лет.

Спектакль «Вероника решает умереть» по роману Паоло Коэльо.

— Как вам удалось поставить бестселлер «Вероника решает умереть» Пауло Коэльо? Как он согласился?

— Я получил его личное разрешение на постановку. Наше заочное знакомство началось с аудиозаписи. Я первый записал «Дневник мага» на студии «Союз». И нас должны были связать во время тура по России, но не сложилось. А когда подростки стали выбрасываться из окон, я понял, что именно этот роман мы должны поставить. Написали с коллегами письмо Коэльо и получили разрешение на 3 года.

— Вот так просто?

— Мне рассказали потом, как у него это происходит. Пауло выходит на пробежку. На его лужайке уже разложены письма и разного рода заявки. И он выбирает, полагаясь на свое внутреннее чутье. Просто так: этому — дам, а этому — нет. Я предлагал согласовывать инсценировку, но они сказали, что доверяют нам. Коэльо вообще не любит смотреть свои произведения. Но он слышал мой голос на записи «Мага». Это я знаю точно.

— Гонорар огромный был?

— Единоразово 4500 евро. Это очень небольшие деньги для такой сделки. Просто тема была очень важная. После одна девочка написала нам, что полгода хотела покончить с собой, не знала, как сообщить родителям. А потом посмотрела спектакль и захотела жить. Ради одной этой девочки стоило ставить. А деньги — это так. У меня никогда не было в них особого интереса. В детстве мне не говорили, что, закончив 8-й класс, я получу велосипед. Или что мне машину подарят за что-то. Я скорее игрушечных рыцарей во дворе обменяю на один круг на велосипеде вокруг оперного театра в Новосибирске.

— Так у вас все просто. Как можно столько всего успеть за 65 лет?

— Я не люблю сидеть без дела. Черт знает, что может завтра с тобой случиться. Дай бог, пока востребован. А как не буду — пойду преподавать или в ДК вести какую-нибудь актерскую самодеятельность. Я не пропаду.