ну раз музыка была никому не нужна! — Честно, нет. — То есть вы не зацикливаетесь? Я люблю женщину как таковую. Она предмет обожания, она украшение, ради нее все делается, часто — она даже опора, ее надо любить и… А сейчас сочини подобное — все уже петь не будут. — Романтический, но не д’Артаньян. Раньше нам казалось, что там и чище, и пахнет лучше в магазинах, и машины красивее… Так в нашей жизни повелось: без детей дом пуст. они тоже не очень туда хотят. — Вы недалеки от истины. Но смотрю на мир романтическими глазами. — Ну, знаете, некоторые по 25 лет пишут музыку на роман «Мастер и Маргарита»… ну сказал же Бернстайн, что будущее музыки — за полным синтезом всего. А это очень важно — попасть в тему, чуть ли не главная композиторская задача. И если не на имя (имя заработать все-таки трудно), то хотя бы на свой собственный профессиональный престиж. Не надо зацикливаться на славе, на быте, дешевых каких-то понтах… Раньше можно было сочинить «пора-пора-порадуемся на своем веку», и это пели все. Мой зритель, моя публика, хорошо здесь себя чувствую и говорю на русском языке. — Ничего абсолютно, с этого многие начинали. — Но вот ваш сын Дмитрий, однако же, живет в Штатах… Что до будущего… Раз ты композитор, не надо заниматься строительством жилых домов. Конечно, удовольствие добавляется, если у тебя много денег, но на самом деле (а я прожил большую жизнь, в которой и были деньги, и не было денег, и совсем-совсем их не было) от их наличия ничего не меняется. — В советские мы как раз очень дружно и хорошо жили, не испытывая отрицательных эмоций от недостатка средств. И не только на деньгах. — Композиторы часто любят посудачить о конце музыки… Когда возможность творить здесь вновь появилась, мы все снова в России оказались. В те годы я из Америки даже привозил что-то такое, чтобы здесь продавать. В Википедии сразу бросается в глаза строчка — семь раз был женат… И я рад свиданию с ним. И в Африку жить поедешь, если там будет в тебе потребность. Хотя мысль такая была — вспомните серьезную депрессию среди интеллигенции в 90-е годы. В начале 90-х моя профессия в России стала совсем никому не нужна (ибо все, кому не лень, стали писать музыку так называемую), я оказался в Америке, решил там зацепиться, получил грин-кард… Круг знакомых тому способствовал — тот же Марк Розовский, приведший меня (как композитора) в театр. — Да, умолкли звуки рояля… — Да абсолютно ничего. В этом — вся наша жизнь. Здесь хочет заниматься бизнесом, ему там надоело. Это нам отсюда кажется, что на Бродвее все успешные. И будь что будет. Отец принес пластинку на 33 оборота и поставил на наш потрясающий проигрыватель с корундовой иглой и большими колонками. — К этому надо специально стремиться? — К слову о «так и живу». — А что, как говорится, у вас в планах? Я для себя эту проблему решил. — Я четко знаю, что умею и что хочу. И вдруг такая музыка полилась, которая, возможно, многое и предопределила… Поэтому Дмитрий — «их человек», и то… Хотя я подумывал: может закончить свою жизнь в Америке, на балкончике своего уютного дома, поглядывая на океан? И распределением квот проблему не решишь. — Десять. Тут вся проблематика налицо — и маленький человек, и бюрократия, и мир в целом. Но… — Уныние, похоже, вас никогда не навещало? И оказалось, что трудно жить везде — надо работать. — Раз мы зацепились за эмиграцию: помните все эти драмы в связи с отъездами Казакова, Крамарова… — Была. вот вы состоялись как американец? При том что английским, немецким и русским владеет в совершенстве. Вернулся. Ловишь себя на мысли, что может не стоит думать так хорошо про всё и про всех, что тебя окружает. Холодно. Так что вне дикой суеты вы будете жить в согласии и балансе с собой. Да, мы можем там прижиться, иметь даже приличные условия существования, но раздвоенность остается все равно. Хотя реальность иногда обламывает. Хотя ему уже за тридцать. Достаточно людей, которые прекрасно это делают. Эмоции начинаются, когда ты видишь соседский забор, и за этим забором вырастает нечто чудовищно-огромно-невероятное… получаете удовольствие от жизни? Не сумеешь ее преодолеть — будешь страдать всю жизнь. Почти со всеми до сих пор поддерживаю дружеские отношения. Ну и зачем? Но ничего не попишешь. — Сколько вам лет было, когда умер отец? — Никаких разочарований. Давно понял, что в серьезной музыке я не способен создать какие-то шедевральные вещи. — Для меня гораздо более значимо то, что она значима для молодежи. А есть другой тип людей — как Саша Журбин или я, мы никогда и не порывали с Россией. А вот какое оно — непонятно. Вы действительно… Пока что музыка себя ищет. — Да никогда! — Вот когда я изменял своей профессии (не потому что изменял, а жить надо было на что-то), у меня ничего особенно и не получалось. Впрочем, если ты имеешь руки, ноги и голову ты всегда сможешь найти себе применение в западной системе координат, а не то что до смерти мыть полы в синагоге. И там все это делать сложнее — гораздо выше конкуренция. Никогда не буду. Ну если я до сих пор отлично помню, как в 6 лет впервые услышал Гершвина! «Точно знают», что сейчас это надо ставить, а через год — это. Ясно, что женщина в вашей жизни играет не последнюю роль. И вот когда возникнет полноценный продюсерский корпус, которого сегодня не существует, когда возникнут настоящие режиссеры (а не клипмейкеры), когда актеров хороших будет больше, чем десять, — вот тогда обратят внимание и на профессиональную работу композитора, не довольствуясь лишь звуковыми эффектами… Конечно, не драчун, не дуэлянт. В нужное время, в нужный час. Ни-че-го. Это моя позиция. Замечательное либретто Вадима Жука — «Холодно, холодно, холодно в городе Санкт-Петербурге». — Вы-то как раз пишите оперу «Шинель» для театра «Школа современной пьесы»… — Мы всегда были сильны единицами. Так вот. И этим как раз хотел отличаться от отца. ровно до момента, пока у нас не возник свой собственный капитализм. Ну и так сложились обстоятельства, что меня потянуло в кино. — Всегда ли вас работа по специальности кормила, не приходилось торговать на рынке шапками? — Вы написали музыку к более чем ста фильмам. — То есть вы — д’Артаньян, романтический персонаж? Но дети сказали: папа, ты с ума сошел, мы не хотим ни в какую Америку. Не зря же поставлена уже в стольких театрах… Хотя почему-то в России люди отказываются мыть полы, а в Америке как бы можно. Или можно всё смело заменить компьютерным звукорядом? Хотя, наверное, им не надо прямо уж целиком посвящать всю жизнь, но помогать в нужный момент надо. Но вот парадокс — толка большого не вышло, ибо призвание есть призвание. — Гоголь рано или поздно возникает в творчестве любого человека искусства. потом стало ясно, что порывать нельзя. Оно разговаривало с человеком. И я никогда этой ерундой не занимался. И когда это возродится — большой вопрос. Пойти по другой тропе, но вышло то, что вышло, и я доволен. — Вы привели примеры людей, которые внутри себя жгли мосты. Тем более, мы — иноязычные, при знании английского думаем-то все равно на русском… всем том, что называется суетой. — Дмитрий с трех лет туда попал. — Вы не стали страдать. он уже не первый год ноет, что хочет сюда. Тем не менее, менталитет срабатывает. — Нет, но вот видите — Звягинцева все награждают. Но даже когда в жизни был не просто ноль по деньгам, а минус, — всё равно выходил из положения. — Спрошу еще про один комплекс: часто НЕклассические композиторы, прославившиеся музыкой к кино, немножко страдают неполноценностью, выписывая симфонические полотна, доказывая, что они «не хуже». — Да ну как заменишь… мы там все равно чужие. Но… он успел мне кое-что передать в музыкальном плане. И тогда я в самом деле принял это решение. Не терзаетесь тем, что вы — не Шнитке? Может быть стыдно за какие-то необдуманные шаги, но что теперь поделаешь… Моя жизнь здесь. Да, в культуре в целом, увы, депрессия. Я человек активный, энергичный, не могу сидеть и ждать, пока мне что-то свалится с неба, — поэтому приходилось что-то организовывать, то одним бизнесом с друзьями займемся, то другим… В Москву. — Кстати, когда с деньгами был совсем край. Есть ли место композиторам в нынешнем российском кино? — Да и в этом ничего предосудительного нет. Жалко, что мы в это время живем. — Просто время сейчас такое немелодическое. — Нет, а для чего тогда жить? — Ну а в консерватории (а вы учились у Кабалевского, Хренникова, Шнитке) не было мысли стать академистом? Ну и слава богу, что так. Но 40-50% всех спектаклей всё равно прогорает, и люди, имеющие отношение к шоубизнесу, об этом хорошо знают. не звучала музыка. Тогда ни у кого подобных аппаратов не было, люди из пищалок музыку слушали. Женщина помогает быть молодым. И работаю очень быстро. уважать. В советские годы? А ведь еще недавно в Союзе именно массовое кино было высококачественным, с одной стороны, и понятным зрителю, с другой. фото: Владимир Чистяков

— Максим Исаакович, все интервью с вами начинаются со слов «Дунаевскому — 60 (65, 70), а он по-прежнему бодр, полон творческих планов, влюбляется в женщин», то есть, глядя на вас думаешь, что жизнь — это бесконечный драйв. Есть же мечты… Ментальную связь с отцом ощущаю до сего дня. Мы же там, где есть в нас потребность. и дети очень важны. — Где-то вы говорили, что композитором решили стать как раз после смерти папы, когда в доме наступила непривычная тишина. Вы же видите, как время меняется. Если ты для себя решил, что ты порываешь с Россией и тебе только там, на Западе есть путь, — то это человеческая драма, имея ввиду и тех, кого вы назвали, потому что оказалось, что они действительно не очень там нужны, хотя активно работали и зарабатывали деньги. — Я рад, что вы называете вещи своими именами, без пафоса… Всё, что было при нем — остается и по сию пору. — Да ну какой пафос, все просто хотят лучше жить. Не оставлять. Нужно делать то, что тебе дано богом. Я же — козерог, земной знак, у меня нет никаких «вынашиваний», блуждания среди звезд, — я живу конкретными проектами. А если нет ее — что делать-то? — Недавно вышел мюзикл «Алые паруса» на вашу музыку — это значимая вещь для вас? Восстановить преемственность очень трудно. — Да боже упаси. Я знаю как это происходит, ведь я почти десять лет прожил в Штатах. — И сейчас эти времена, кажется, опять наступают: что-то, купленное в Америке за $1000, здесь становится невероятно дорого (смеется). Ну и что в этом предосудительного? Какие там квоты? И потом, Звягинцев — это все-таки тяготение к авторскому кино. Они интереса не повысят. Такой родины творческие люди не всегда хотели. Надо сказать, что Поначалу трудно было подступиться, ведь у меня прежде были легкие темы — летящие, романтические… Есть общая проблема российского кино, которого как явления просто нет. Хотя в Америке, на Бродвее существуют специальные люди, которые пытаются «просчитать» актуальность той или иной темы. и билеты за месяц нельзя купить. Это дети… — Казалось бы, столько разводов, пора бы уж разочароваться… И дрожа, нам приходится что-то делать. — Скажу просто. Если у тебя много денег — можно справить день рождения в дорогом пафосном ресторане, а нету — пригласишь всех домой, и от этого будет не менее весело. Но я всегда стараюсь сочинить красивую мелодию, пусть даже это не будет хит, но уху надо за что-то зацепиться… Но потом проходит время и ты убеждаешься, что что мир гораздо лучше, чем хочет нам казаться. — Нет. Так что рассчитать невозможно. Случайно попал в тему. Моя бывшая жена Наташа Андрейченко вышла замуж за Максимилиана Шелла, и они уехали в Америку. — Да ну что вы — какие 25 лет?