И всё же я надеялся и работал, и, наконец, 25 декабря 1914 года мы открыли Камерный театр. О таких странных, со странными названиями… «Сакунтала» — самый первый, «Жирафле-Жирафля», «Фамира — кифаред» «Принцесса Брамбилла», наконец, трагедия «Федра», которая известна лишь по фотографиям Алисы Коонен, где она с резким, графичным изломом бровей и носа. Почему Камерный? И уж точно перед лицом опасности не берутся за руки. На женщинах элегантные черные платья, волосы схвачены на затылке в пучок и уложены нежными плойками — Александра Урсуляк, Виктория Исакова и Вера Воронкова. Есть только эмоциональный жест и особенная сценическая речь, звучащая на грани пения и декламации.За жест артистов Таирова через сто лет отвечает Сергей Землянский, талантливый хореограф, за костюмы — Виктория Севрюкова, мастер костюмных трансформаций и уникального почерка. Евгений Писарев, нынешний худрук его бывшего театра (ныне Пушкинского) не говорит никаких речей, только то, что в действии о Камерном и Таирове нет ни единого вымышленного слова — всё на документах. Маленький, мудрый Немирович в частности написал, что художникам работать надо врозь, а защищаться и обороняться вместе. За сценречь — Наталья Волошина. И, прежде всего, просветительскую, историческую: зритель должен знать своих героев, даже если они были одиночками с судьбой трагической — такой спектакль следовало бы оставить в репертуаре Пушкинского театра, на стенах которого до сих пор нет и, похоже, не предвидется памятной доски Александру Таирову и его актрисе и музе Алисе Коонен. фото: Михаил Гутерман

Александра Урсуляк в роли Алисы Коонен. И вот тут — пожалуй, такое впервые на отечественной сцене — они предстают не только легендарными, почти что святыми, но и слабыми, жалкими людьми, вынужденными жить по законам своего времени. фото: Михаил Гутерман
Образ №2. фото: Михаил Гутерман
Образ спектакля Таирова №1. Наилучший способ — представить свои впечатления о них. Не реставрация знаменитых спектаклей или даже попытка к ней приблизиться — импрессионизм на тему Таирова. «Все уверяли меня, что создавать театр в момент начала войны — немыслимо. Параллели не нарочито навязанные, а естественным образом считывающиеся с красивого, элегантного зрелища. Мы хотели иметь небольшую камерную аудиторию своих зрителей, таких же неудовлетворенных и ищущих, как мы…» — так писал Александр Таиров. Но самая элегантная иллюстрация к спектаклям представлена в раме, вырезанной по заднику сцены: в ней фигуры в необычных костюмах, с необычной пластикой и манерой говорить. В частности, приведены документальные одобрения статьи в газете «Правда» против Таирова — разными словами её поддержали Станиславский, Симонов, Яншин, Станицын, другие… И только личное письмо Немировича-Данченко Таирову стало исключением в коллективном «одобрямсе». Где нет никакого заземления, никакой правды жизни и психологизма. Вот отчего на этом спектакле становится не по себе — мало что изменилось в стране, еще меньше в творческой среде, где неудачам, напастям конкурента радуются больше, чем достижениям. Нельзя сказать, что и сегодня мастера культуры следуют этому высказыванию. Таирова, как известно, не расстреляли, он умер своей смертью в 1950 году, но, по сути, был убит. Деятели русского и советского театра, причем без портретного сходства: на экране большие фото Станиславского или Луначарского, а текст произносит артист, лицо которого даже не тронуто гримом. Как о них рассказать? Руку приложили советская пропагандистская машина, актеры его же театра и даже выдающиеся деятели театрального искусства. А само повествование (очень хороший текст Елены Греминой)… вот он слушается страшновато — слишком уж много пересечений с сегодняшним днем и точных попаданий в него из прошлого: борьба за патриотизм, за особенность русского искусства — шаг влево, шаг вправо — расстрел. Три Таирова, три Алисы Коонен в разные периоды жизни театра проходят по сцене от рождения театра до его закрытия. У Евгения Писарева получился не сколько вечер памяти, сколько полноценный спектакль, который выполняет несколько важнейших функций. Последовательное изложение истории Камерного, спектакли которого не видел практически никто из присутствующих в зале. Эти пластические дивертисменты, разбившие биографическое повествование, точно театр теней, сто лет назад что-то важное сделавший для театрального искусства и не только российского.