«Мы репетируем Апокалипсис»: писатель Дмитрий Глуховский о коронавирусе

— Вaш пoслeдний рoмaн «Тeкст» вo мнoгoм o тoм, кaк сoврeмeнныe тexнoлoгии мeняют жизнь чeлoвeкa. Сeгoдня в связи с кaрaнтинoм мнoгиe гoвoрят, чтo мир пoлнoстью пeрexoдит в oнлaйн. Чтo вы oб этoм думaeтe?

— Я сaм сoблюдaю рeжим кaрaнтинa ужe двe нeдeли, и мoгу скaзaть oднoзнaчнo: чeлoвeчeствo нe гoтoвo к уxoду в oнлaйн. Зaмeнa живoгo oбщeния нa Skype или Zoom-кoнфeрeнции, виртуaльныe экскурсии вмeстo нaстoящиx пoсeщeний музeeв, пoeдaниe пeрeд экрaнoм тeлeфoнa дoстaвки из кaкoгo-нибудь зaвeдeния вмeстo утрeннeгo кoфe с дeвушкoй или oбeдa с другoм – всe этo всe рaвнo вoспринимaeтся кaк эрзaц – вынуждeнный бeзвкусный зaмeнитeль вoeннoгo врeмeни всex тex нeoбxoдимыx нaм чeлoвeчeскиx рaдoстeй, бeз кoтoрыx жизнь прeврaщaeтся в сущeствoвaниe.

Дa, кoгдa рeчь идeт o выживaнии, или, кaк сeйчaс, кoгдa людям кaжeтся, чтo рeчь o нeм идeт, oни oкaзывaются гoтoвы с удивитeльнoй лeгкoстью и скoрoстью рaсстaться чуть ли нe сo всeми свoими привилeгиями, прaвaми и свoбoдaми, смириться и с цифрoвoй слeжкoй, и с зaкрытиeм грaниц, и с кoмeндaнтским чaсoм – нo это все шок, это сила страха, страха за свою жизнь и страха перед неизвестностью.  

Как только это цунами схлынет, мы захотим обратно в свою нормальную жизнь. В жизнь, где можно было выходить из дома, встречаться, касаться друг друга – в открытый мир. Нам захочется жить с утроенной силой.  

Говорят, что один из симптомов коронавируса – временная потеря обоняния и вкуса. Жизнь на карантине именно такова, она лишена вкусов и запахов. Да, технологии связи – прежде всего, качественная видеосвязь – и доставка продуктов и товаров делают этот карантин вполне переносимым, и пережившие любую из прошлых страшных эпидемий предки смеялись бы над нашими нынешними страданиями.

Может быть, и хорошо, что нашему поколению, поколению избалованному и малохольному, достался именно такой мор – немногим страшнее гриппа, словно учебно-репетиционный: с настоящей чумой мы бы точно не совладали. Но праздновать, когда пандемия схлынет, мы будем так, словно пережили Черную смерть. В этом я уверен.

— Как вы сами переживаете карантин?

— Я все последние годы вел очень экспансивный образ жизни: две недели в месяц путешествовал, летал по всему миру – по работе прежде всего; для меня пребывание в путешествии было допингом, без которого я не ощущал себя живым. Сейчас все это остановилось, и я уже две недели почти не выхожу из дому.

Оказаться насильно приземленным и запертым в своей квартире — это как перед зеркалом на две недели усесться. Волей-неволей встречаешься с собой, от которого ты, может быть, и пытался на самом деле сбежать или спрятаться в своих поездках, за своими делами. Сидишь, изучаешь себя – нехотя. И наконец, вместо того, чтобы, как привык, идти вширь, приходится идти вглубь.

В этом, правда, есть что-то. В квартире, в которой приходится теперь проводить безвылазно день за днем, начинаешь видеть изъяны, на которые раньше не обращал внимания: бардак и трещины в побелке. И в себе самом эти трещины и бардак начинают быть слишком заметны, мозолят глаз. Н

о ведь это и шанс: заняться наведением чистоты, ремонтом. Читаю вещи, которые сто лет откладывал или со школы не перечитывал – Шекспира, Стоппарда, Платонова, Толстого. Смотрю то, что всегда собирался, но постоянно откладывал – Тарковского, Бергмана, Хичкока, ну и черно-белую всякую классику. Оштукатуриваю обозримую часть себя. Может быть, и до фундамента дело дойдет.

Чтобы не расползтись, как квашня, прыгаю со скакалками. Чтобы не было так тоскливо, пропускаю стаканчик виски с друзьями в скайпе. Но все больше обуревает жажда деятельности. Уже вот-вот она пересилит лень. Кажется, на днях сяду за новый роман. Чертов карантин.

— Вы застали крах Советского Союза, символом которого были пустые прилавки. Как по-вашему, современная ситуация с расхватыванием гречки и туалетной бумаги схожа с концом 80-х годов?

— Мне лично феномен популярности туалетной бумаги непонятен: поколениями русский человек обходился лопухом и газетой «Правда», и тут вдруг такой ажиотаж, словно наша задница не привыкла к печатному слову. Газет, правда, никто почти не читает, вот тут онлайн-революция что-то и вправду может объяснить, да. Но другого применения официальным сводкам по-прежнему нет, государственная пропаганда, как всегда, пытается диктовать жизни свои правила и, как всегда, ее картина мира трещит по швам, когда эту холстинку пытаются натянуть на реальность. Вот это сближает нас с положением восьмидесятых годов, точно.

И стареющие элиты, живущие в коконе, в отрыве от реалий – еще одно сходство; только раньше эти элиты существовали в относительной аскезе номенклатурного соцобеспечения, а сейчас у них образ жизни азиатских миллиардеров – избыточный, застрявший в золотом шике конца девяностых; они десятилетиями убеждали себя в своей исключительности за счет самоизоляции от народа и истерического потребления – все эти часы за полмиллиона долларов, все эти яхты, весь этот нуворишеский моветон. И вот послушайте их интервью – смешно и грустно.

Что касается пустых полок… В Советском Союзе экономика никогда на живого человека рассчитана не была. Она была рассчитана на идеологическую борьбу, на покорение космоса, на танковое завоевание Европы, на колонизацию Третьим Римом третьего мира. Советский гражданин заносился Госпланом в ту же колонку, что и гвозди, что и прочие строительные материалы. Пока цели оправдывали средства, люди кряхтели, но терпели. Когда стало очевидно, что цели недостижимы или смешны, а страдать предлагается, как в военное время, люди взбеленились.

И сейчас вот снова начинает казаться, что внеземные какие-то цели – победить проклятых производителей сланцевой нефти в США, например, или дернуть саудовского короля за бороду – важней, чем жизни и интересы простых живых россиян. Ажиотаж вокруг гречки – просто случайное совпадение. Но скука элит от тем потребительской бытовухи и ее желание переключиться на нечто более глобальное и героическое – очень похоже на советские времена.

И да, люди, не переживайте так по поводу туалетной бумаги – вы всегда сможете подтереться информационными эфирами и политическими ток-шоу.

— Еще одно опасение сегодня – возвращение «железного занавеса». Оно обосновано, или назад в Советский Союз мы уже не вернемся?

— Мы уже как будто вернулись в Советский Союз символически. То, что нам бухтят из телевизора, производит впечатление именно такого, с небольшими поправками, позднесоветского сенильного маразма. Парады под советский гимн, новые фильмы про войну в модной цветокоррекции, и то, как вышколенная парламентская бюрократия салютует Верховному главнокомандующему, троекратным ура, отвечая на любые его шевеления бровью – это все советское, конечно – но андроповское, еще не горбачевское.

Но это все не по-всамделишному, это все ролевые игры. По правде-то говоря, никто в Совок не хочет. Народ знает стоп-слово.

Просто коронавирус развернул настоящий блицкриг, обстановка меняется слишком быстро, и меры, которые у нас ввели и продолжают вводить, людей застают врасплох, никто не успевает не то что отреагировать на них – даже осознать их толком. Как только вирус сойдет на нет, мы потребуем нашу нормальную жизнь обратно.

И надо сказать, Россия тут все-таки не возглавляет ограничительный тренд. Запрет на полеты и закрытие границ ввели сначала в Штатах и в Европе. Слежку за абонентами мобильной связи, чтобы выявлять потенциальные контакты зараженных – сначала в Израиле, а теперь и в ЕС вот собираются. С использованием системы распознавания лиц для отслеживания приехавших из Европы – вроде бы отечественное ноу-хау, правда…

И да, немного боязно, что власти это ноу-хау полюбится, и она начнет его применять ко всем, кто вернулся из Европы телом, но продолжает в ней находиться душою, а мобильные контакты и геолокацию будет отслеживать в том числе и у тех, кто заражен бациллой либерализма…

Но я лично не верю в то, что русский и северокорейский народ – настолько вот братья. Мы все равно всегда себя сравниваем с Западом: и если цели (построение коммунизма во всем мире, например, или возрождение империи) перестают оправдывать средства (наши мучения), то мы выходим все-таки на улицы. Поэтому шибко нас мучить без уважительной причины власть не решается. Технологии контроля и герметизации страны, конечно, будут отработаны – это да, это грустно. Но злоупотреблять ими я бы на месте власти не стал.

Тем более, что, путинская симуляция Советской России не является социально ориентированным государством – и даже расходы на борьбу с коронавирусом власть ПССР хочет переложить на плечи среднего класса и бизнеса, а нефтяную кубышку свою и дальше использовать для войн эго на мировой арене.

— Волей-неволей пандемию сравнивают с сюжетом фантастических романов. А каким вам представляется мир после этой эпидемии?

— Главный вывод таков: к настоящей катастрофе мир совершенно не готов. Если бы у коронавируса был такой же инкубационный период, как сейчас, а смертность – как у Эболы, цивилизация через год перестала бы существовать. Но нам дается возможность отрепетировать Апокалипсис в учебке. И человечество выйдет из этого кризиса укрепленным.

Первоначальная общемировая растерянная реакция – отрицающая угрозу, потом оградительная, охранительная – и разобщенность национальных правительств – наверное, неизбежны на начальном этапе. В конце концов, все это поколение правителей впервые сталкивается с кризисом такого масштаба.  

Но вирус – проблема трансграничная, общемировая. И решить его можно только глобальными, общими усилиями. Меры по изоляции политических и экономических систем, разрушение мировой торговли нанесет человечеству гораздо более тяжелый удар, чем вирус, поэтому ограничения скоро будут ослаблены и отменены.

Пандемия ускорит внедрение цифровых платформ во всех слоях населения, цифровые коммуникации войдут в жизнь каждого человека окончательно – но безальтернативными не станут, потому что всех эмоциональных потребностей они не закрывают. Боюсь, что в краткосрочном цикле неизбежно усиление вторжения государства в частную жизнь людей – под предлогом заботы о здоровье нации – но когда паника пройдет, люди постараются отвоевать утраченную свободу.

— Книга «Метро 2033», на мой взгляд, прежде всего о человеческих взаимоотношениях, своеобразном моральном испытании и поиске смысла жизни. Как, на ваш взгляд, сохранить человечность в экстремальных условиях?

— Мне кажется, главная беда в том, что люди в глубине души друг другу не доверяют. В отличие от общин, от деревень, в атомизированных сообществах, например, в больших городах, ты даже толком своих соседей по лестничной клетке не знаешь. Со знакомыми, с друзьями ты себя отождествляешь, можешь представить себе их ход мысли. А чужакам часто – и особенно в экстремальных ситуациях — приписываешь злые намерения, сам ведешь себя так, словно готов в любую секунду отразить нападение – и даже первым нападаешь, потому что думаешь, что другой собирался все равно это сделать. Все ведут себя так, не узнавая в других самих себя.   

Доверие и общение, выработка эмпатии, создание общины – главный способ сохранить человечность в таком положении. Подавление страха, преодоление эгоизма. Критический взгляд на ситуацию, отстраненность.

Трудно, конечно, искренне сопереживать чужим людям, если совсем не видишь в них себя. Но можно хотя бы заботиться о тех, кто тебе близок и кто сейчас нуждается в твоей помощи. Когда тревожишься о других, не хватает времени на себя – и это тоже способ борьбы со страхом. Зло, вообще – это излишняя сосредоточенность на себе, готовность другими жертвовать ради себя. А добро – готовность приносить свои интересы в жертву других людей. Хотя бы тех, кого любишь.

Читайте также:   Укупник после съемок с Лещенко закрылся в доме